Бюсси невыносимо скучал. Смена пейзажей и городов, лежащих на пути кортежа, развлечь придворного была не в силах. Была бы в силах маркиза де Сабле, и Луи де Клермон возблагодарил было небеса и королеву-мать, отправившую свою фрейлину с мадам де Гонди в Краков, но белокурая красавица была неуловима. А недавно Бюсси перехватил пылкий взгляд, который маркиза послала капитану де Бальзаку. А потом послала к нему своего пажа, де Клермон готов был поклясться, с запиской. Это злило, как злила бы неудачная охота, лань, сбежавшая из-под арбалетного выстрела, след, который оборвался.

Итак, скука и злость. Что ни говори, а они плохие попутчики, и Бюсси был занят тем, что искал для себя приключений. Но увы, добрый Париж остался позади, впереди их ждал Франкфурт, и с приключениями ему пока категорически не везло, так что предложение Монтиньи молодому поляку, как его там, Миколая Томицкого (что за язык, боже, что за язык) заставил Бюсси перестать думать о Париже, показалось Луи де Клермону донельзя привлекательным.
- Можем отъехать подальше, чтобы не тревожить выстрелами охрану, - азартно предложил он. – Настрелявший больше всех ворон угощает остальных выпивкой в ближайшем трактире.

Выпивка – это то, что у них всегда было под рукой. И согревает, и веселит. А если их веселье не понравится капитану де Бальзаку… Что ж, можно и ссору затеять. Если он прав, и глаза его н обманули, то капитан поступил весьма дурно – он, Бюсси, признался приятелю в том, что положил глаз на маркизу де Сабле и собирается за ней приударить, а тот его обошел. Друзья так не поступают.

- У меня с собой отличные испанские пистоли, господа, с удовольствием сравню их с вашими!
Фехтуют поляки весьма недурно, хотя и предпочитают благородной шпаге разбойничью (как считал Бюсси) саблю. А вот как они стреляют?
Спроси у ли де Клермона, что он думает о поляках, он бы, пожалуй, пожал плечами – да ничего. Но в действительности, с той минуты, как они появились при дворе, с той минуты, как стало известно, что Генриху Валуа предстоит стать королем этих варваров, Бюсси смотрел на них как на врагов, и думал о них, как о врагах, хотя и сам бы не смог объяснить почему. Почему? Просто потому что он, Луи де Клермон сеньор де Бюсси сог себе это позволить.

- Я никуда не поеду, не обессудьте, - в ответ на вопросительные взгляды, любезно отказался от предложенной забавы Антрагэ. – Не имею привычки охотиться на ворон. Поэтому предпочту общество нашего принца. Или, быть может, наведаюсь в новый цветник мадам де Гонди.
Если кто-то сейчас обидится, это не его забота.
Ни против Монтиньи, - славный юноша, с ним не соскучишься, - ни против молодого поляка Шарль решительно ничего не имел. А вот Луи де Клермон почему-то перестал господину Антрагэ нравиться. Как раз с той ночи в Бламонте, когда выяснилось, что его старший брат всерьез увлечен белокурой маркизой де Сабле.
Бюсси, - все знают, что Бюсси всегда добивается близости с женщиной, что ему приглянулась. Даже королева Наваррская не устояла перед его напором, - не отступится от мадам де Лаваль. Его брат, - уж его-то хорошо знает сам Шарль. – тем более не отступится, он, похоже, по-настоящему влюблен. Рано или поздно…
Очень жаль, что прихвостни Рогатого никак не сподобятся уволочь блистательного Бюсси в преисподнюю, несмотря на плач вдов, которых шпага этого господина наплодила немало.
«И это потому, - мысленно усмехнулся Антрагэ, - что он сам же и утешает этих вдов. Так что они проклинают его неубедительно».

Слуга проявил чудеса услужливости и принес требуемое весьма резво, получив от Луи де Клермона одобрительный кивок и не получив пинок, которым вельможа не гнушался награждать нерадивых.
- Церковь? Пусть будет церковь, - согласился Бюсси, которому было, право же, все равно.
Конечно, стрелять по гугенотам в благословенную ночь Святого Варфоломея было куда веселее, чем по воронам, но он был согласен и на ворон – согласишься тут, когда скука, буквально, душит. Может быть, потом, развеявшись, он последует примеру Антрагэ и наведается засвидетельствовать свое почтение мадам де Гонди. Дьявол, добиться маркизы де Сабле – это уже вопрос чести, коль скоро он объявил о своих намерениях.

Церквушка была старой, и, казалось, зябла под здешним холодным небом. Но ворон действительно хватало, жирных черных тварей с удивительно умными глазами – Бюсси сразу вспомнил королеву-мать, тфу-тфу…
- Покажите нам пример, сударь, - добродушно кивнул он Миколаю Томицкому, тот, согласившись учувствовать в забаве, приобрел в глазах Луи де Клермона некоторые положительные качества – побрить его на французский манер, переодеть, да отучить поминать Иесусмарию и выйдет же бравый дворянин, с которым не зазорно и выпить, и скрестить шпаги.
- Вы же не возражаете, Монтиньи?

Вороны, кажется, с интересом наблюдали за тремя мужчинами, которые, спешившись, принялись извлекать из седельных сумок пистоли и все, что к ним надобно. В этом поляк и французы оказались на удивление схожи – хочешь, чтобы твое оружие тебя не подвело в битве, люби его, как единственную женщину и ухаживай за ним, как за любимым конем. И украшай так же. Пистоли Бюсси оружейник украсил серебром, перламутром и эмалью. Клермон вскинул оружие, прицеливаясь в птиц – как только раздастся первый выстрел, вороны не будут больше сидеть смирно, закружатся, напуганные,  в небе, и это уже больше будет напоминать охоту. А за хорошую охоту Бюсси бы душу Дьяволу продал.
- А что, месье, на кого у вас охотятся? – осведомился он с искренним любопытством.
Мехов на поляках было превеликое множество, на одни шапки сколько зверья пошло…

Монтиньи мечтательно закатил глаза. Упоминания зубров и туров звучали сказочно, в их милой Франции этих роскошных быков успели перебить еще до его рождения.
И на вепря было бы здорово поохотиться, с рогатиной и кинжалом, как делают настоящие храбрецы. Вспороть злобному кабану бок так, чтобы он не проделал с тобой то же самое, и чтоб горячая кровь поверженного зверя хлестала тебе на руки, а дамы бледнели и испуганно ахали. А потом на вертел его.
Может, эта дикая, заснеженная по полгода Польша не так уж и дурна? Определенно, не дурна.
Франсуа представил большую королевскую охоту, - их Генрих обязательно распорядится устроить ее, - яркие наряды егерей, рвущихся с поводков гончих, резкий звук свистков и дудок, отряды загонщиков… И под ложечкой у него сладко засосало от предвкушения.

Тут с ближайшего дерева хрипло каркнула ворона, напоминая, что сегодня охота будет попроще, и прекрасные дамы вряд ли впечатлятся кучкой окровавленных перьев: именно это и ничего более останется от крикливой птицы после того, как в нее угодит выпущенная из пистоля пуля. Перья – это вам не медвежья шкура, к ногам красавицы не бросишь.
- У нас все тоже самое, месье Николя, - заверил Монтиньи поляка. Чтоб не зазнавался заранее. – Ну и еще, конечно, дамы. Знатная дичь, и загнать непросто, и сразить не каждый сумеет. А уж какие раны они нам порой наносят, врагу не пожелаешь.
Трудно было удержаться от многозначительного взгляда на Бюсси. Подробностей Монтиньи не знал, но, кажется, нежная лань предпочла лягнуть охотника копытом, а не пасть к его ногам.
- Ну чего же вы ждете, стреляйте, - поторопил он поляка. -  А то вороны начнут насмехаться над нами!

Отредактировано Франсуа де Лагранж (2024-02-07 21:11:34)

Поляк стрелял метко. Но и французы не отставали. Шум на погосте стоял такой, что было удивительно, как это мертвецы не восстали до срока, не дожидаясь Страшного суда. Выстрелы, крики ворон, смех стрелков. Право же, Антрагэ зря отказался от такого удовольствия… Дамы не убегут. И эта мысль тоже грела сердце Бюсси. Маркиза де Сабле никуда не денется – в конце концов, она тоже сдастся. Пусть потешит самолюбие, притворяясь равнодушной. Равнодушие ее, разумеется, притворно. А ели ему не померещилось, и капитан де Бальзак намерен откусить от этого плода сочны кусочек, то это только повысит ставки. Обойти его будет особенно приятно. И уж разумеется, свою победу он, в отличие от капитана, держать в тайне не будет…

- Как вы суровы, сударь, - добродушно рассмеялся он на любезное предупреждение Миколая Томицкого. – Но не волнуйтесь, мы охотимся только на тех дам, которые сами желают быть пойманными, не так ли, Монтиньи? Сохрани нас бог от добродетельных женщин, они скучны, да и страшны как смертный грех. Не видывал я такого дива, как добродетельная красавица…
Рассуждая о красавицах, Луи е Клермон думал, разумеется, о придворных дамах, а особенно о «Летучем эскадроне» мадам Екатерины, и совсем упустил из вида, что у поляка могут быть сестры или, например, невеста, и уж наверняка мелась мать, все сказанное Бюсси он мог принять как личное оскорбление.

- Вот кому не повезло, так это нашему Генриху. Жениться на уродливой старухе! На такое действительно согласишься только в обмен на королевскую корону.
Да Генрих, возможно, и не согласился бы даже в обмен на королевскую корону – ему и герцогская не жала. К тому же прекрасная Мари Клевская томилась в объятиях своего уродливого муженька и, наверняка, уже готова была оступится на пути добродетели. Но так сошлись звезды. Король Карл страстно желал избавиться от своего брата, который превосходил его во всем, королева-мать не менее страстно желала видеть королевскую корону на челе своего любимца. И вот они на пути в Польшу, стреляют по воронам. Причудливо плетет свои кружева судьба!

Удачно все сложилось. Монтиньи подтвердит – не он первым обнажил оружие, а поляк. Что оставалось делать Бюсси? Только дать своей шпаге увидеть неяркий свет холодного дня. Если добавить в этот скудный на краски пейзаж алых брызг – картина станет повеселее.
- Уверены, сударь, что сможете оплатить этот счет? – насмешливо осведомился он, вставая так, чтобы солнце, любезно скрывшееся за облаком, не ослепило вдруг, подарив поляку преимущество в бою.
А бой будет славным, право же, славным! При двое французского короля много хороших фехтовальщиков, да взять, хотя бы, их Генриха, но Томицкий выглядел достойным противником, и Бюсси уж предвкушал дуэль, как предвкушал бы любовное свидание. Впрочем, и любовные свидания, случалось, заканчивались поединками – если муж вернулся не вовремя.

Напоминание о правилах, так некстати последовавшее от Монтиньи, заставило его поморщиться – право же, вот так испортить удовольствие, это не-по христиански. Но, как ни противно признавать, он прав.
- Любое место подойдет, - пожал он плечами. – Это не хуже всех прочих. Но секунданты… Я не могу драться с вами, месье, без свидетелей с вашей стороны, что все происходит честно. Иначе ваши соотечественники обвинят меня, да и месье де Монтиньи, в хладнокровном убийстве. Надеюсь, у вас найдется парочка друзей, которым вы доверяете?

Вороны отлетели от церквушки, расселись на деревьях и осыпали людей проклятиями. Бюсси в проклятия не верил – уж сколько его проклинали, и женщины, и мужчины, и ничего, он до сих пор жив и здоров. И собирается жить и здравствовать, веря в свою удачу – и в свою шпагу.

- Пусть будет Франкфурт, - согласился Бюсси. – Пока все будут заняты, мы без лишнего шума разрешим наши маленькие разногласия к обоюдному удовольствию. Право же, иметь с вами дело одно удовольствие, сударь!
Вороны надоели, дуэль перенесли, Луи де Клермон окинул прощальным взглядом церквушку и погост, землю которого усевали черные перья, и забыл об этом раньше, чем вскочил в седло. Теперь он бы сама любезность – ссора свершилась, поединок не отменить, кодекс чести предписывал противникам быть изысканно-предупредительными  друг к другу до той минуты, как запоет сталь. Возможно, в Польше другие правила, но Бюсси не собирался им следовать – он француз, он дворянин, и таким останется.

- Монтиньи, я же могу на вас рассчитывать? – обратился он к Франсуа де Лагранжу. – Будьте моим секундантом. И пригласите Антрагэ присоединиться к нам, он не откажет, я уверен.
То, что Антрагэ будет наверняка занят подле Генрих Валуа, и посчитает, что  долг перед принцем важнее, нежели очередная дуэль Бюсси, ему в шальную голову не пришло. Да и что там, дело не на всю ночь. Сабля у поляка тяжелее, значит, устанет он быстрее. Измотать его быстрыми атаками, не подставляясь под рубящий удар варварски-изогнутого лезвия, а потом насадить на шпагу – вот и вся недолга. Шума, конечно, не избежать, но для того секунданты и нужны – засвидетельствуют, что все было по чести.

Хранить Монтиньи в тайне их ссору с паном Томицким он не просил. И дело не в том, что Франсуа не умел хранить тайны – умел. Дело в том, что Луи де Клермон не отказался бы получить немного славы вперед, так сказать, в долг. А что он этот долг выплатит, он ничуть не сомневался. Смерть – та же любовница, к ней надо входить хозяином, а не просителем.